Что все-таки представляла собою балалайка, бытовавшая тогда в народе и так заинтересовавшая В.В. Андреева? По собственной форме и музыкальным качествам древная народная балалайка значительно отличалась от современной. Она представляла собой «длиннющий двухструнный инструмент», имела корпус около полутора пядей длины (приблизительно 27 см.) и одной пяди ширины (приблизительно 18 см) и шею (гриф), по последней мере, вчетверо более длинноватую».
Встреча в 1883 году с Антипом сыграла гигантскую роль в жизни Андреева. Услышав игру восхитительного народного музыканта-виртуоза, он сообразил, что балалайка, более чем хоть какой другой российский народный инструмент, способна в совершенстве передавать нрав российских народных плясовых песен, что в ней таятся такие потенциальные способности, о которых никто даже и не подозревает. Но как раскрыть эти способности - вот вопрос, который ему необходимо было решить, во что бы то ни стало. Неуж-то же он, Андреев, с его познанием скрипичной игры, с его работоспособностью и увлечённостью, не добьется этого?!
Напористо и целеустремленно завладевает Андреев балалайкой, добавляя к советам Антипа приемы скрипичной техники, свои музыкальные познания и опыт игры на других народных инструментах. Не прошло и 2-ух недель, как ученик уже догнал собственного учителя, переняв весь его незатейливый репертуар, состоявший из нескольких народных песен.
Но скоро перед юным энтузиастом балалайки появились суровые препятствия, казавшиеся ему неодолимыми. Андреев не только лишь затмил Антипа, да и достигнул того «потолка» виртуозности, которыми обладала кустарная Антипова балалайка. Пока он не умел еще играть, то все недостатки и недочеты звука можно было относить за счет техники, но когда он завладел инвентарем, то стало ясно, что секрет тут не в игре, а в несовершенстве балалайки. Ее передвижные жильные навязки, заменяющие лады, ее очень слабенький, невыразительный звук ограничивали исполнительскую технику, обедняли способности вариационного развития народных мелодий. В резвом темпе фигурации сливались в какую-то дребезжащую кашу, выполнение утрачивало техно четкость и точность интонирования. Становилось все яснее и яснее, что последующие усилия бесплодны.
Положение казалось безнадежным, но Андрееву посодействовал случай. В 1884 году он услышал, что в примыкающем уездном городке Вышнем Волочке проживает помещик по фамилии Паскин, страстный любитель балалайки. Разыскать чудака-помещика, увлекающегося игрой на балалайке, оказалось делом легким. 1-ый же встречный указал Андрееву обеспеченный дом А. С. Паскина, который прославился на весь город мастерским исполнением на балалайке российских песен.
Александр Степанович Паскин был в полном смысле этого слова виртуозом. Его игра, отличавшаяся пламенным характером и безудержной стремительностью темпов, практически ошеломила Андреева. Слушая российские песни в выполнении Паскина, следя его смелые и уникальные приемы игры, юный музыкант опять поверил в балалайку.
Общие интересы очень скоро сблизили 2-ух музыкантов-энтузиастов, и Паскин за несколько уроков ознакомил Андреева с новыми техническими приемами и своим репертуаром. По совету А. С. Паскина Андреев заказывает у местного столяра более совершенную балалайку, отличающуюся от Антиповой размерами кузова, тщательностью отделки и пропорциональностью собственных частей. Не считая того, балалайка была изготовлена из отлично выдержанного дерева, дававшего незапятнанный и приятный тон.
Возвратившись в Марьино, Андреев еще настойчивее оттачивает свое исполнительское мастерство на новейшей балалайке, открывшей ему более широкие перспективы. Совместно с тем он не оставляет мысли о последующих усовершенствованиях мечтая о таковой балалайке, которая могла бы прозвучать в любом столичном салоне, на хоть какой эстраде, о балалайке прекрасной и громкой, концертной и в то же время подлинно народной.
 
Если обычный вышневолоцкий столяр, рассуждал Андреев, мог смастерить полностью благопристойную балалайку, то какой инструмент сделают столичные инструментальные мастера?! К тому же и Паскин гласил, что лет 30 вспять любители балалайки, а их тогда, как мы знаем, было много посреди интеллигенции, делали для себя инструменты по особенному заказу у музыкальных мастеров.
Для того, чтоб перевоплотить эти мечты в реальность, юный музыкант-энтузиаст знакомится с законами акустики, штудирует российские и зарубежные исследования по истории производства музыкальных инструментов, собирает и изучает эталоны кустарных балалаек из разных губерний Рф. Его поражает обилие форм народных балалаек: одни имеют небольшой кузов и очень длинноватую неширокую шею, другие - большой кузов и широкий, но маленький гриф, одни инструменты имеют три и даже четыре струны, другие - только две. Балалайки делают из ели, сосны, березы, бука, а украинские народные мастера для производства балалаечного кузова обычно употребляют высушенные тыквы. В особенности заинтриговали Андреева балалайки Вятской губернии. Там, в глуши Вятских лесов, сохранились еще традиции, восходящие чуть не к концу XVIII века. Вятские балалайки своим круглым, точнее, полушаровидным кузовом очень напоминали Андрееву мандолины. Но игрались на их обыденным народным баллаечным приемом - бряцанием.
Скоро Андреев приходит к принципиальному выводу: треугольный кузов и три струны более типичны для народных балалаек. Что все-таки касается соотношения частей и пропорций, то они не играют значимой роли и могут в узнаваемых границах изменяться, не нарушая народной сути инструмента. И Андреев решает сам испытать накидать на бумаге чертеж будущей концертной балалайки, стараясь отыскать те рациональные формы, которые отвечали бы требованиям акустики и эстетики, могли быть комфортны при игре и в то же время не очень отдалялись от обычных форм кустарных балалаек.
В.В.Андреев писал: «Главной задачей я ставил, обнаружив макет инструмента, сохранение все основ, данных ему самим народом, т.е. внешний облик, форму, количество струн, приемы игры, строй. Строителем и создателем инструмента как был российский люд, так и остался; я же его только реставрировал и, развив народные принципы, привел в соответствующий порядок все его разновидности».
Окончив чертежи улучшенной концертной балалайки, Андреев едет в Петербург с твердим намерением заказать ее у 1-го из наилучших инструментальных мастеров. В Петербурге юного музыканта поняло горьковатое разочарование. Он знал, что высшее общество с пренебрежением относится к народной музыке. Но, что балалайку, его возлюбленную балалайку, которой он дал столько сил, времени, внимания, ради которой он вступил в суровый конфликт с мамой, тут, в Петербурге до таковой степени презирают, - этого он не мог представить.
1-ый же музыкальный мастер, к которому обратился Андреев, повстречал его предложение ядовитой усмешкой: «Что вы, юноша. Да разве стану я позорить свою внушительную фирму созданием мужицкого инструмента?! Пойдите в всякую табачную лавку и купите для себя там балалайку, если она уж вам так нужна. А вы еще желаете вынести этот, с позволения сказать инструмент на концертную эстраду? Да ведь его место в кабаках, в лакейских, в конюшнях и подворотнях, а никак не в концертных залах». Но чем больше проблем вставало на пути Андреева, тем настойчивее добивался он воплощения собственной цели. Целыми деньками он прогуливается по музыкальным мастерским Петербурга упрашивает, обосновывает, уверяет, сулит мастерам большие оптовые заказы и баснословные барыши в самом ближнем будущем. В некие мастерские он приносит с собой свою балалайку и здесь посреди верстаков, заготовок и ворохов стружек подкрепляет свои резоны виртуозной игрой.
Мастера дивятся уникальной затее, восторгаются его владением инвентарем, но в рентабельность этого дела, не веруют: для чего изготовлять дорогие балалайки, когда каждый желающий может и так их приобрести за две-три гривны в хоть какой мелочной лавочке? Внезапно для Андреева принять заказ соглашается один из наилучших в городке смычковых мастеров Владимир Васильевич Иванов. О встрече с ним Андреев ведает: «Когда в 1880-х годах я обратился в первый раз к инструментальному мастеру, очень профессиональному, известному особенной выделкой смычков и починкой древних инструментов, с просьбой сделать по моим указаниям из наилучших видов дерева балалайку, то сначала он принял мое предложение за шуточку; когда же я убедил его, что говорю совсем серьезно, он так обиделся, что закончил со мной говорить, вышел в другую комнату, оставив меня 1-го. Я был очень смущен, но, все же, решил настаивать на собственном; в конце концов, мне удалось уверить его не словами, а делом... Я принес ему ординарную деревенскую балалайку, стоившую 35 коп, на которой в то время играл сам, сделанную из обычный ели, с навязанными ладами, и сыграл... несколько песен. Моя игра его так изумила, что он согласился сделать мне балалайку с тем, чтоб я отдал ему слово никому и никогда о том не говорить, потому что такая работа для него унизительна и может серьезно разрушить его репутации. Я долгими часами просиживал у него, следя за работой, делая нужные указания, касающиеся размеров частей, выбора дерева и т.д., и не один раз был очевидцем, как при каждом звонке он стремительно вскакивал и накрывал верстак здесь же лежащим наготове платком, чтоб кто-либо из его заказчиков либо сторонних не увидел находившейся на верстаке балалайки.
Сделанная В. В. Ивановым 1-ая концертная балалайка отвечала самым серьезным требованиям. Она практически пела под пальцами, раскрывая новые, бескрайние, как казалось Андрееву, горизонты собственных способностей. Ее хорошая дека и кузов, изготовленный из горного клена, позволили исполнителю расширить динамический спектр от тончайшего пианиссимо до массивного форте. В то же время это был инструмент со всеми его более соответствующими народными особенностями - методом звукоизвлечения, количеством струн и формой. Андреев ничего нового не изобрел. Он только привел сделанное народом и бывшее в народе в соответствие с современным уровнем музыкальной культуры.
Петербургское общество тех пор было избаловано бессчетными русскими и зарубежным виртуозами-гитаристами, мандолинистами, гармонистами, концертантами, чуть не раз в день выступавшими в столичных салонах и на эстрадах. И, все же, фуррор Андреева затмил все ожидания. Его виртуозная игра не только лишь восхитила слушателей, да и вызывала желание подражать.
Где взять таковой инструмент и как на нем научиться играть? - с таким вопросом обращаются к Андрееву многие из его слушателей. Но он не может пока дать удовлетворительного ответа. Своим искусством он должен Антипу, Паскину и тем марьинским пастухам, которые обучили его осознавать и обожать народную инструментально музыку, а его балалайка - пока единственная в Рф, ну и та, как показал опыт столичных выступлений, еще не полностью отвечает требованиям высшего исполнительского мастерства. Можно и необходимо еще почти все сделать для ее предстоящего усовершенствования.
И опять Андреев садится за чертежи, внося в начальный проект конструктивные конфигурации. Все должно быть учтено в новейшей балалайке и большая сила звучания, нужная для концертных помещений, и наружняя отделка, способная удовлетворить эстетические запросы самого требовательного слушателя. Но основная забота Андреева - передвижные лады, неловкие, жильные перетяжки на грифе, очень неловкие при игре. Они сейчас стали неодолимым препятствием на пути развития виртуозности. Проще всего было бы поменять их неизменными врезанными ладами, как у гитар либо мандолин. Сомнения побеждают музыканта: вправе ли он произвести такую подмену? Не уведет ли это усовершенствование в сторону от народного прообраза? Ведь все народные балалайки обустроены жильными перетяжками - это один из важных типовых признаков. Но Андреев решает все таки поменять лады, успокаивая себя такими соображениями; если б в Рф народные инструменты, в том числе и балалайки, не «закоснели в собственном убожестве», под воздействием целого ряда исторических обстоятельств, а прошли бы естественный путь развития, как это имело место в Западной Европе, то нет сомнения в том, что российский люд сам додумался и до неизменных ладов и до более совершенных форм. Эти мысли, еще недостаточно оформившиеся в период реконструирования балалайки, потом были развиты Андреевым, стройную теорию усовершенствования народных инструментов, входивших в состав великорусского оркестра.
Новенькая балалайка, сделанная весной 1887 года в мастерской петербургского мастера Франца Станиславовича Пасербского, вошла в историю российского балалаечного искусства под заглавием "пятиладовой". На пятиладовой балалайке юный музыкант продолжает оттачивать технику игры, разрабатывает новые технические приемы, обогащает собственный репертуар блестящими вариантами на российские песни. Но проходит пора гулкого фуррора и всплывает недопонимание со стороны столичной публики "чудака", играющего на мужицком инструменте. Нужен был новый толчок в развитии инструмента. Чтоб обосновать жизнеспособность балалайки, рассуждал Андреев, нужно еще настойчивее оттачивать исполнительское мастерство и заниматься усовершенствованием конструкции
С двойной энергией работает он над развитием собственной исполнительской техники, безустанно задумывается о предстоящем улучшении инструмента. Мастер Ф. С. Пасербский делает ему концертную балалайку, сейчас с двенадцатью неизменными ладами, позволяющими исполнять более виртуозные пассажи и, что в особенности принципиально, хроматические последовательности и палитры.
К этому времени вокруг В.В. Андреева объединился круг учеников и последователей его дела. Андреева уже не удовлетворяет звучание одной балалайки. Он, стремясь возродить фольклорные традиции коллективного музицирования на народных инструментах, делает "Кружок любителей игры на балалайке", 1-ое выступление, которого состоялось 20 марта 1888 г. Конкретно для этого ансамбля в 1887 г. Ф. С. Пасербский сделал разновидности балалайки: пикколо, альт, бас, контрабас, а в 1888 г. - дискант и тенор. Контакт В.В. Андреева с Ф. С. Пасербским длился около 10 лет, но большой творческой дружбы меж ними не вышло.
Совершенно по другому сложились дела В.В. Андреева с С.И.Налимовым, который профессионально претворил в жизнь все проекты Андреева по усовершенствованию балалайки